Путь к океану

Запорожский путешественник и писатель Владимир СУПРУНЕНКО снова удивил (и одновременно порадовал!) земляков. За два летних месяца на резиновой лодке он в одиночку проплыл две тысячи километров по Енисею – от Красноярска до Игарки. 

Любо, братцы!

На одном из моих флажков – казак с мушкетом на плече. Это герб Запорожья. «Пойду на Низ, чтоб никто голову не грыз», – говорили мои казацкие предки, которые даже сложили песню про казака Супруна. Сколько себя помню, их голос (зов?) – то тише, то громче – всегда во мне. На этот раз мой путь пролег по Енисею, эти края издавна славились огромным количеством рыбы, и как выяснилось позже это подтвердилось. Подводная охота помогла добывать себе пропитание, при помощи ружья для подводной ловли рыбы удавалось ловить налимов, толстолобов и огромных сомов. Конечно, вместе с казаками. На этот раз с енисейскими. Я постоянно чувствовал их плечо, поддержку в пути. В Красноярске атаман краевого войскового казачьего общества Сергей Глотов вручил мне ракетницу с патронами, в Подтесово директор местного речного училища Николай Худолеев, который является товарищем (есть такое звание в казачьем реестре) станичного атамана, снабдил меня лоцманскими картами, в Енисейске (бывшем казачьем остроге, который был форпостом освоения Восточной Сибири) глава местных казаков Николай Барышников одарил меня спиннингом. В Енисейске я задержался на пару дней, и в благодарность за теплый (горячий!) прием сварил казакам украинский борщ. Как привет от братьев-запорожцев. «Такого у нас еще не было, – удивлялся Николай. – Борщ весь выхлебали, а водка осталась». Прощальное застолье состоялось в доме атамана. «Любо!» – звучало над притихшим Енисеем, эхом ему вторило украинское «Будьмо!»

Не тужи голова, коль есть дрова…

Разведение костра для меня не проблема – в любом безлюдном месте я без проблем могу и бересты надрать, и насобирать сучьев. Для енисейца же заготовка дров занятие ответственное и серьезное. Вытащенные на берег плоты нужно разобрать и разделать – из плотогона мужик становится дровосеком. Вжиканье пил и треск раздираемой под ударами топоров древесины – самые обычные летние звуки по енисейским берегам вблизи деревень. Горы сохнущих на речном ветерке поленьев часто представляют собой многоэтажные сооружения, за которыми нередко не видно строений на угорье. Постепенно они свозятся (кто на каком транспорте сподобится) к избам, где превращаются в аккуратные поленицы, которые обычно укладывают у стен, тем самым дополнительно утепляя жилище. Для его быстрого, надежного и ровного обогрева (а еще баня, которую топят чуть ли не каждый день, и приготовление еды на печи) дрова сортируют. Береста (ее заготавливают целыми рулонами) для растопки, сосна хорошо колется на лучины и щепки, сухой кедр быстро загорается и дает хороший жар, потом кладут чуть сыроватый плотный листвяк, березу. Осина тоже в дело идет – ее используют в основном для копчения, говорят, дым от нее хорошо прочищает дымоход.

Мой быт во время сплава – гребля, разведение костра, добыча рыбы, установка палатки. Простые и немудреные занятия, которые издревле кормили и защищали от холода человека. Енисейцы этим заняты всю жизнь – круглый год, с утра до вечера. Все так, как в обозримом прошлом, как в древние времена – на опыте предков замешано каждое дело сибиряка. И в этом запас прочности и надежности его характера.

Рыбные страсти

Как и везде, енисейцы любят потешить желудок рыбной юшкой. Нередко это просто «варенуха» из маленьких ельчиков, плотвичек (по-местному – сорожки), окуньков, которые долго томятся (иногда почти до полного растворения и превращения в кашицу), превращая блюдо в густое однородное варево. Кстати, в старину «варкой» сибиряки называли жирную рыбу, которая варилась в небольшом количестве воды до ее полного испарения. Затем рыбу измельчали, заливали жиром и помещали в березовый туесок. Распространено на енисейских берегах и приготовление рыбы «по-остяцки» («остяками» называют тут кетов и другие народы низовьев Енисея). Блюдо без затей – рыба просто варится или, точнее, припускается в малом количестве воды с минимальным добавлением лука или другой приправы (а часто и без нее), что есть под рукой. Меня угощали приготовленной таким образом в глубокой сковороде щукой. Весьма вкусно, а главное чрезвычайно сытно. Несколько модернизированный вариант блюда – «запоруха». Крупные куски рыбы солятся, пересыпаются луком, сбрызгиваются уксусом, укладываются на дно посудины, заливаются (на палец сверху) водой с томатом и томятся до готовности. Иногда довольно долго. «Мясо лучше недоварить, а рыбу переварить», – говорят знатоки.

Рецепт «запорухи» запал в память, и на очередном привале я решил приготовить что-то подобное. Тут же с помощью спиннинга добыл килограммовую щучку (в низовьях Енисея это не проблема), порезал на куски и уже приготовился их заливать водой, когда вспомнил, что у меня осталось сало. Мой стратегический продуктовый запас, который хранился больше месяца. Срок годности его, пожалуй, уже вышел, и так как мое путешествие подходило к концу (происходило это в устье речки Курейки у самого Полярного круга), я решил пережарить сало. В жиру, который вытопился, я и «припустил» щучку. Воды, конечно, тоже плеснул, дикого лука, посреди прибрежной плантации которого расположился, накрошил без меры, вместо томата выдавил остатки кетчупа. Я сидел на зеленом берегу у тихо потрескивающего, почти бездымного костра, неторопливо отправлял ложку за ложкой «щуку со шкварками» (так назвал я это блюдо) и думал, что моя дорога еще не кончилась. Ей еще долго и счастливо продолжаться. И в ней всегда будет место воспоминаниям об этом светлом полярном вечере на берегу Енисея и этой кастрюльке со щучкой – моим очередным кулинарным изобретением.

В зимовье

Облака низко лохматились над потемневшей рекой. То и дело срывался мелкий дождь. Можно уже было и поискать место для ночлега. Я причалил к берегу и оглядел пустынную дикую местность. Довольно крутой склон, покрытый густой мокрой травой, выше – темная глухая стена тайги. В это время рядом с моей лодкой в песок ткнулась моторка. Из нее лихо выпрыгнули двое парней, добротно, для непогоды на реке экипированных, и направились ко мне. Мы познакомились. Мои проблемы тут же стали проблемами рыбаков.

– Ночевать? Так это запросто, – воскликнул начальник авиационного спасотряда из Бора Виктор Игнатов, который с другом приехал сюда, к Осиновскому порогу, на рыбалку. – У меня тут зимовье. В нем и заночуешь. Пойдем, провожу…

Лишний раз убедился: для сибиряков нет ни своих, ни тем более чужих проблем – «гнать пургу» (так северяне выражаются) не стоит ни при каких обстоятельствах, все решаемо. По едва заметной тропке (сам бы я ее не разглядел) мы поднялись наверх. Проломились через заросший крапивой черемуховый подлесок, и будто открылась дверь в иной мир. Посреди просторной покрытой папоротниками полянки в окружении могучих кедров стояла приземистая, с маленьким оконцем избушка. Небрежно окоренные бревна, венцы, сложенные «в лапу», обрывки мха в пазах, двускатная с открытым чердаком крыша. Через сени, которые были завалены дровами, охотничьим снаряжением и рыболовными снастями, мы прошли внутрь зимовья. Железная печка, стол возле окошка, еще один кухонный столик, продуктовый ларь, посудный шкаф, двое широких нар – вот и вся мебель. С потолка опоясанный веревками свисал объемистый тюк.

– Это от мышей, – объяснил Виктор. – Пошаливают они тут. Особенно вату любят. Медведишко тоже может заглянуть. Он любит по зимовьям шастать. Но ты не бойся. И запоры у нас крепкие, и время для шатунов сейчас не то…

Когда рыбаки уехали, я поджарил оставленную ими килограммовую щучку и с толковой неспешностью поужинал. Потом при свете керосиновой лампы долго чаевничал. Зачехленная лодка под порывами ветра и струями дождя ждала меня на берегу Енисея. Но, погружаясь в сон в сладостной тишине зимовья, под крышей которого было все для тела и души, я не думал о них – ни о реке, ни о своем кораблике, ни о пути, который еще предстоит проделать.

Дикоросы

…Ломать голову над тем, чем заправить (моя бабушка говорила «задобрить») костровую кашу или юшку, не приходится. Достаточно чуть отклониться и сорвать пучок дикого лука. Такого количества этой зеленой снеди как на песчано-галечных берегах Енисея, я больше нигде не встречал. После очередной ночевки, упаковав вещи, я срезаю пучок свежего лука и кладу в низкую широкую кастрюльку (подобрал в одной заброшенной деревне), которую использую и как котелок, и как сковороду. Любая трапеза на берегу и перекус в лодке не обходится без этих пусть немного жестковатых, но сочных, с приятной, возбуждающей аппетит (на его отсутствие, правда, и так жаловаться не приходится) горькотцой зеленых перьев...

Жители европейской ойкумены чуть ли не с пеленок заняты исключительно добычей денег. Тугой кошелек сегодня решает почти все их проблемы. В первую очередь, съестные. Сибиряки не обделены благами цивилизации, молочные реки которой растеклись по всей планете. Но в то же время жители сибирских медвежьих углов, отдаленных от больших, связанных магистральными трассами городов (тех же северных енисейских деревень) не теряют связь с дикой природой, которая охотно и щедро делится с человеком своими дарами. Мужчина-добытчик тут не только тот, кто хорошо зарабатывает, но и тот, кто на таежных огородах всегда найдет, что положить сразу в рот, а что сохранить «в год», про запас для семьи. Была б ухватка, прокормит лес и грядка. А ухватки, опытности, той же природой, традициями предков-первопроходцев и коренных народностей выработанными, сибирским мужикам не занимать. Почти в каждой енисейской деревне, где я останавливался, находились знатоки дикоросов. Я не говорю про грибы и ягоды, которыми на территории одного только Туруханского района можно накормить всю Россию и сопредельные страны. По берегам Енисея много другой, уверен, почти незнакомой европейцам съедобной растительной всячины.

– Дикий лук ты уже знаешь. С папоротником и черемшой, как я понял, тоже знаком. Кислицу, так у нас называют красную лесную смородину, наверняка пробовал. А вот про «пучку», точно, не слышал. Это такое зонтичное растение, нижней, предварительно очищенной частью которого можно при нужде вполне удовлетворить голод. Ее особенно медведи любят, – прихлебывая густой черный напиток из «чифирбака» (консервной банки, в которой заваривают чай), наставлял меня словоохотливый таежный следопыт, который приютил меня в своем зимовье на берегу Сухой Тунгуски. – В печеном виде вполне съедобны луковицы саранки – таежной лилии, можно перебиться и белыми корешками осоки, растет у нас и «дикий огурец» – похожая на подорожник огуречная трава. При случае можно закусить и «хлебцами». Так у нас называют светло-зеленые сеголетние верхушки молодых сосенок. Для съедобной кондиции их нужно ободрать и поджарить на костре. Лиственничная хвоя тоже для желудка гожа. Ее обычно кипятком запивают…

Желание и умение находить среди природного растительного разнообразия пищевые дикоросы, сохранять их, должным образом обрабатывать и использовать, нужны не только Робинзону. Ведь сбор грибов, ягод, трав это и продуктовый запас, который никогда лишним не бывает, и сытное, здоровое, веселое застолье, и физическая активность на свежем воздухе, и творчество, и игра, и культура предков, и еще многое другое, столь необходимое, а нередко и насущное для каждого из нас. В полной мере эти нужды способна удовлетворить сибирская тайга и воды северных рек…

Водяной парашют

На Енисее распространена рыбалка с помощью сплавных сетей. Один конец сети привязывается к лодке, другой к деревянной крестовине-«гагаре». Течение несет ее и лодку, а вместе с ними по дну тянется и сеть. Однако нередко встречный северный ветер тормозит движение лодки. Тогда рыбаки используют «водяной парашют». К носу лодки на длинной веревке привязывается молодое деревцо или даже просто бревно, которые чуть притапливаются с помощью прикрепленных к стволу камней. Течение, с которым на глубине ветер не в силах совладать, тащит груз, а он в свою очередь (наперекор даже достаточно сильному ветру!) тянет за собой лодку и сеть. Вместо бревна я использовал два мешка, во внутрь которых положил два плоских, средней величины камня. Мешки лежали на носу возле мачты, и по мере необходимости я бросал их в воду по правому и левому бортам. Благодаря «водяному парашюту» я мог при встречном ветре, не приставая к берегу, бросить весла, перекусить, расслабиться и даже соснуть полчасика. Круговорот воды не прекращался, и течение продолжало работать на мое суденышко. Даже если оно и не двигалось вперед, то стояло на месте, сдерживая напор ветра, терпеливо ожидая, пока я соберусь с силами, чтоб плыть дальше…