Знак вопроса

ПОЗИЦИЯ с удовольствием отправляется в очередное публицистическое путешествие и приглашает присоединиться вас, уважаемые читатели.

«Гарам пани?» – спрашиваю я у индийца, что колдует возле очага. Парень, кажется, понял вопрос. Он белозубо улыбается и наливает в кружку из кувшина, что стоит на печке, горячей воды (так переводится с хинди моя просьба). Мне остается только поблагодарить его, но я этого не делаю. Потому что мне нужна не просто горячая вода, а кипяток для заварки чая. Как объяснить это индийцу? Как спросить его об этом? Я взмахиваю руками, имитируя бурление воды. Не понимает. Я пытаюсь объяснить на пальцах, вернее на одном. Втыкаю его в кружку и тут же выдергиваю, как бы показывая, до какой степени должна быть нагрета вода. Не понимает. Тогда я просто ставлю кружку между полыхающих жарким огнем дров. Индиец кивает головой, улыбается. Наконец-то до него дошло. Вопрос исчерпан? Этот да. Однако тут же или чуть позже возникают другие. По какой дороге двигаться? Свернуть направо или налево? Не пополнить ли запас хлеба в ближайшей лавке? Где придется провести ночь?

Эти и многие другие вопросы (даже если я их не озвучиваю) – мои постоянные спутники во время путешествия. Даже если я их и не озвучиваю. Зачастую мое дорожное одиночество и молчание – знак несогласия, которое выуживает из житейского болота множество вопросов. Без них мир вокруг меня слепой, немой и глухой, совершенно безразличен к моим нуждам. Иногда мне кажется, что, когда доберусь до конечного пункта и вернусь домой, избавлюсь, наконец, от многих трудно и даже мучительно разрешимых вопросов. Собственно после долгой дороги они сами опадут, как осенние листья, с обновленной души и просветленного ума. Листья действительно опадали, однако голые ветви тут же причудливо изгибались, превращаясь в крючки вопросительных знаков. Я уже не говорю про тут же появившиеся почки, готовые взорваться новыми вопросами. Жизнь под знаком вопроса продолжалась.

…Вспоминается осенний холодный и слякотный вечер в одной заброшенной плавневой хибарке. Попал я туда уже в темноте. Сразу же стал растапливать печку. Полчаса сидел и тупо совал в ее нутро сучья. Вскоре тепло заполнило комнату, превратив ее в уютное жилье. Согревшись, я сидел и смотрел на огонь. Рядом со мной возле печки, устав играть со щепкой, примостился котенок Кошмарик. Так его назвал хозяин дома. Приблудившийся симпатичный зверек был поначалу пуглив и шарахался по углам неухоженного жилища. Потом привык. Котенок, как и я, тоже смотрел на огонь. В его зеленых глазах-бусинках те же вопросы, что и у меня. Вопросы без ответов. Впрочем, вряд ли. Зверь он и есть зверь, и вопросы у него – звериные. А в ответах животное не нуждается. В вопросах наверняка тоже. Этот «кошмар» животное оставило человеку.

Что первично: дух или материя? Вопрос вопросов нашего бытия. Ответ до сих пор не найден. Если так, то, может, чтоб как-то успокоиться (хотя бы на время) первопричиной назвать… сам вопрос. Вначале было слово. Причем, слово со знаком вопроса. Все мы, тельцы, овны, девы, скорпионы, находимся под ним. Когда ночью распахивается звездное небо, на нем отчетливо проступает яркое созвездие, изогнутое в виде вопросительного знака. Из разных мест планеты он зрим по-разному. В одном месте он в «нормальном» привычном для нас, славян, положении, в другом перевернут (как, например, в арабском или испанском языках), в третьем висит наискосок, в четвертом поставлен ребром. Но по-прежнему и в земных пределах, и в поднебесье он не меняет свою конфигурацию. И свою вопросительную суть.

…Все мы хотим одного и того же. Чтоб хотелось телу, и желала душа и голова. Поэтому-то у нас часто, провозглашая тост в честь именинника, желают ему: «Чтоб хотелось и моглось!» Родился сын, и первое, что я увидел в его глазах, напряженном тельце, пухлых губках – желание. И понятно – вопрос. Прежде всего, конечно, вопрос тела-желудка. Но уже и души, и даже, наверное, разума. Кто я? Где? Что со мной? Сын рос, взрослел, мужал. Однако вопросы не иссякали, наоборот – возникали все новые и новые. И это не только его вопросы. «Что такое жизнь? Это странствие: прокладывать себе дорогу, не зная, куда идти, зачем идти», – утверждал мой земляк бродяга-философ Григорий Сковорода. Если «не зная», то непременно вслед следует вопрос. И не один. Чтоб все-таки знать. Чтоб хотеть и мочь прокладывать себе дорогу. А это не всегда магистральные ровные и прямые пути. Часто это и глухие проселки, и узенькие стежки. В мире дорог с лихвой хватает на всех. Как и вопросов. Самых различных – открытых и закрытых, разъясняющих и контрольных, узловых и наводящих, альтернативных и контактных, пробных и риторических, корректных и некорректных, полезных и глупых, провокационных, неудобных и даже вредных.

Часто ловлю себя на том, что я то и дело спрашиваю. Дорога ходоков в лицо не знает, а вот дорожный люд обязан знать о дороге все. Детали предстоящего маршрута мне часто приходится уточнять по пути. Как правило, у местных жителей. Мои спутники, правда, нередко нервничают из-за этих непредвиденных и им малопонятных задержек: «Чего там вопрошать, зря язык чесать, тебе тут такого наговорят – на карте все яснее ясного». Может, они и правы, однако для меня расспросы о дороге это еще и возможность больше узнать о крае, названиях его гор, балок, рек, населенных пунктов. Обычно сельские всезнающие дедки и разбитные придорожные торговки охотно объясняют, куда и как проехать. Заодно и о своем житье-бытие расскажут, поделятся местными новостями, подкинут какой-нибудь занимательный жизненный сюжетец. В дороге вопрос – это лучший и самый эффективный повод для знакомства. Особенно, когда выражаешь сочувствие, проявляешь заботу, предлагаешь помощь. О чем не спрашивают, о том не допытывайся.

Допытываться, лезть в душу со своими вопросами-допросами конечно не стоит. Но, скажем, такой вот вопрос «Может, какая помощь нужна?» вполне уместен. Тут же завязывается непринужденный разговор. Никаких бумаг и рекомендательных писем не надо. Как правило, последует и ответный вопрос: нужна ли тебе какая помощь? Но ты все-таки будь первым – первый озаботься чужой проблемой, первый помоги. Первый задай вопрос. Воздастся сторицей.

…Тишина. Безветрие. Вдруг качнулся тополиный лист. От кого принял, кому передал сигнал? Шагаю по тропинке. Вокруг – в кронах деревьев, в траве, в облаках – везде шажки жизни. Как соизмерить наши поступи? Ползет букашка по стеблю. Стебель согнулся. Букашка остановилась, повисла между небом и землей. Где земля, где небо? Куда ползти? К земле? К небу? Скошенный луг. Трава мертвая. Но почему так остро пахнет жизнью? В дороге, пережидая ненастье, отдыхая на привалах, вечером у костра, в палатке перед сном я часто озабочиваюсь подобными вопросительными головоломками. Конечно, это не та забота, от которой голова кругом идет и сердце не на месте. Это хотение души и разума. А у всякой охоты, как известно, свои заботы. В том числе и вопросительные.

«Не вопрос» – так мы часто говорим о понятной, легко разрешимой проблеме, деле, в положительном исходе которого сомневаться не приходится. Но, как известно, человек даже решительный волевой предполагает… В любую минуту «не вопрос» может превратиться во множество вопросов. Это у матросов нет вопросов (и то, когда они уже не посреди беснующегося моря, а в тихой гавани, в дымном уютном портовом кабачке), а у того же, кто осиливает дорогу, там, где мысль, любопытство и поиск – вагон и маленькая тележка вопросов.

Говорят, что дьявол кроется в деталях. Думаю, что это, прежде всего, относится к рою вопросов, которые, вроде, и незначительны, однако могут изменить ход событий, повлиять на конечный результат. Иногда эти вопросы бывают весьма и весьма докучливы. Тут важно отделить котлеты от мух. Ведь не только дьявол, но и Бог в этих деталях-вопросах. Вот и определись вначале. Определившись, кстати, поймешь мудрый совет одного детского поэта: «Никогда вопросов глупых сам себе не задавай, а не то еще глупее ты найдешь на них ответ…» Совет, понятно, не только детям. Их так называемые глупые вопросы – способ познания мира, вхождения в него. А вот людям с достаточным жизненным опытом уже стоит задуматься, какой, когда и кому (в том числе, конечно, и себе) вопрос задать.

А, может, дело вовсе не в вопросе. Буриданов осел* так и умер от голода, не в силах разрешить сомнение и ответить на вопрос: какая из охапок сена по обе его стороны для него предпочтительнее. Что ж, вопрос это часто действительно сомнение, колебание, неуверенность. Обстоятельства? Судьба? Черта характера? С судьбой не поспоришь, обстоятельства не сдвинешь, а вот с характером (привычками, прихотями) уже можно и побороться. Воспитаешь характер, изменишь привычки, и многие вопросы отпадут, как старые гнилые сучья с крепкого дерева.

Утверждают, что вопросы нужно решать по мере их возникновения. Это правда. Но куда девать серьезные и далеко не глупые вопросы, возникшие раньше, на которые ты так и не получил ответ, которые так и остались вопросами? Во время сплава по большой реке вдруг в низовьях, когда туманная хмарь окутала реку и берега, возник безнадежный тоскливый вопрос: куда и зачем я гребу, ведь впереди такая же хлябь и беспросветность? Вопрос крепко зацепил меня, как крючок самолова неосторожного придонного осетра.

Но деваться некуда, я греб и греб, ничего вокруг не менялось и со мной ничего не случалось. Никуда не девался и вопрос. И вдруг на очередной излучине серая пелена впереди рассеялась, откуда-то из-за горизонта сквозь низкие облака пробился луч, а то и несколько сразу. И мною внезапно овладел какой-то упрямый восторг, неуемное любопытство, дрожь азарта – плывешь в незнаемое, на край света, где до тебя никто еще не бывал; в никуда, в мир, которого нет. Вопрос при этом не исчез. Однако он чудесным образом превратился в ответ. Так и в последующих странствиях. Дорожная неизведанность стала некоей изюминкой любого путешествия, выбор пути и связанные с этим вопросы стали приносить радость. Так те же философы, убедившись в тщетности поиска ответов, перестают их искать, превращаясь в созерцателей, своеобразных молчаливых и покорных поглотителей прекрасных мгновений и ослепительных бликов. Одно иногда смущало: мало кто из окружающих мог понять меня, даже очень близким людям я не мог высказать всего, что испытал, что чувствовал, чем был озадачен.

«Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?» Вечные вопросы. Поэт задал их и даже попытался дать ответ: «Питайся ими – и молчи». Это Федор Тютчев о мыслях-ответах, которые, будучи изречены, становятся ложью. Впрочем, и о мыслях-вопросах, которыми питается наше бытие. Под их знаком нам суждено вечно и безответно находиться…

Владимир СУПРУНЕНКО, фото из архива автора