На встречных курсах

Прозвучавшее 7 июня предложение Надежды Савченко встретиться для переговоров с Захарченко и Плотницким теоретически может быть конструктивным ходом для установления мира. Однако для того, чтобы понять его реальность, следует оценить ближайшие последствия и этого, и других заявлений.

Первое впечатление: такие переговоры закончатся в лучшем случае словесными перепалками участников. Шутка ли – посадить лицом к лицу Савченко с ее радикальными проукраинскими, антироссийскими, антипутинскими взглядами и кого-нибудь из лидеров сепаратистов с, мягко говоря, противоположной точкой зрения! Но у самой народной избранницы есть своя логика: друг друга лучше поймут и быстрее перейдут к сути те, кто противостоял своему оппоненту с оружием в руках.

Как и следовало ожидать, предложение (а точнее даже предположение) Надежды Украины было воспринято политиками в штыки. Как власть, так и оппозиция (партий Майдана, конечно) отрицают возможность прямых переговоров с Донецком и Луганском. Основных причин этому, в общем-то, две. Во-первых, прямые переговоры якобы легализируют руководителей «ДНР-ЛНР», а то и сами эти «республики». Садясь за стол, Украине необходимо будет как-то формализовать своих «партнеров» – и назвать их лидерами преступных организаций вряд ли получится. К слову, по этой же причине Нидерланды отказались вести переговоры о проезде своих экспертов на место крушения «Боинга» – чтобы не давать донбасским сепаратистам какой-либо официальный статус. Во-вторых, прямые переговоры как будто выводят из поля зрения Россию. И получается, что восточный сосед участником конфликта никоим образом не является и на ситуацию никак не влияет.

Опасения по поводу такого формата общения с руководителями «ДНР-ЛНР» в целом справедливы, но в данном случае не очень уместны.

Какой бы ни была противоборствующая сторона, переговоры с ней ведутся все равно, в особенности, если от этого зависят жизни людей. Признаем «ДНР-ЛНР» террористическими организациями? Пожалуйста. Но и с террористами ведут переговоры. «Никаких уступок террористам» – правило понятное. Но «никаких переговоров с террористами» (и сразу на штурм) – это правило опасное для всех.

К тому же, как видно и по контексту заявлений Савченко, и вообще по ее публичным выступлениям, она и не берется решать вопросы политические и тем более государственной важности. Говорит она об обмене заложниками, о других чисто гуманитарных проблемах. Даже нет смысла задавать риторический вопрос «Почему бы гуманитарные вопросы не попробовать решать напрямую и на уровне ниже президентов и министров?». А задавать этот вопрос бессмысленно потому, что уже два года так в реальности все и происходит. Те, кто имел хоть небольшое влияние (в политике, в бизнесе или уже в войсках) именно так решали и решают на Донбассе массу вопросов: обмен пленными или телами убитых, пропуск беженцев, пропуск гуманитарной помощи. Савченко об этом сказала бы что-то в духе – на войне так и бывает.

Еще более важный вопрос: если переговоры с сепаратистами принципиально невозможны, то что же тогда происходит в Минске? Там представители «ДНР-ЛНР» ставят подписи на важных документах, обсуждают ситуацию, предлагают планы, дают какие-то обещания. Это не считается переговорами только лишь по формальному признаку: лидеры сепаратистов подписываются без указания регалий, например? С другой стороны, и Украину в Минске представляют второй президент Леонид Кучма и в прошлом руководитель его президентской администрации Виктор Медведчук. Да, люди опытные, имеющие уважение в определенных кругах, не утратившие договороспособность… Да, это удобно: официальный Киев в переговоры не вступает. Но в каком качестве и с какими реальными полномочиями они говорят от имени Украины? Что, у кого-то есть сомнения в том, что их уполномочил на ведение переговоров президент Украины Петр Порошенко? Почему такой формат приемлем, а прямые переговоры даже по мелким вопросам напрочь отвергаются?

А ведь история помнит немало примеров такого формата общения центрального правительства с сепаратистами.

Не будем идти по болезненным еще точкам бывшего СССР – посмотрим на зарубежный опыт. В 1999-м прямые переговоры состоялись между Югославией и косовскими албанцами. В 2000 и 2004 годах – между представителями Индии и ее бунтующего штата Кашмир. В 2005-м – между правительством Индонезии и сепаратистами провинции Ачех. В 2012-м – между властью Мали (причем настоящей хунтой, а не нафантазированной, хунтой – то есть военными, совершившими переворот) с одной стороны и племенами туарегов, а также исламистами – с другой стороны. Вспомним также те переговоры, которые вели власти Великобритании с представителями бунтующего Белфаста (Сев. Ирландия) – настоящими террористами. А еще и переговоры властей Италии с террористами из «красных бригад» в 70-х годах XX века.

Будет честно отметить, что ни одни из этих переговоров не увенчались полным успехом.

Но также честно будет сказать, что все они рассматривали в первую очередь политические вопросы, по которым у противоборствующих сторон были прямо противоположные позиции: единство страны против независимости определенной территории. На таком фундаменте достижения полного согласия получиться и не могло. Однако в итоге все проблемы решались мирным путем и конфликт прекращался. Стоило бы всегда помнить об этом.

Дмитрий ЕГОРОВ